Звездный хирург - Страница 43

– Приликла!

– Да. Ему, поскольку он эмпат, в последние часы пришлось очень и очень несладко, а потому я вынужден был дать нашему приятелю успокоительного. Но приглядеть за вами или даже помочь он сможет.

Ложитесь.

Конвей улегся на кушетку, и О'Мара закрепил на его голове шлем. Затем майор заговорил, принялся задавать вопросы и сам на них отвечать. Конвей, заявил он, должен погрузиться в бессознательное состояние, должен проспать по крайней мере четыре часа. Быть может, прибавил психолог, он и затеял все это лишь для того, чтобы иметь возможность как следует выспаться. Ему, прибавил О'Мара, предстоит выполнить неимоверно сложную работу, от него потребуется, помимо того, чтобы быть одновременно семью существами, ещё и находиться в семи местах сразу, так что сон доктору ни капельки не помешает...

– Я думаю, обойдется, – произнес Конвей, борясь с желанием закрыть глаза. – Выучив в палате несколько основных фраз, я передам их тамошнему персоналу и отправлюсь дальше. Ведь нужно только, чтобы они понимали, когда хирург просит скальпель или зажим, а когда говорит: «Сестра, перестаньте дышать мне в затылок»...

Последним, что Конвей слышал отчётливо, были слова О'Мары:

– Шути, сынок, шути. Чувство юмора тебе ох! как пригодится...

* * *

Он очнулся в помещении, которое было слишком просторным и слишком узким, смутно знакомым и в то же время чужим. Отдохнувшим он себя не чувствовал. Под потолком, вцепившись в него шестью ножками-трубочками, висело крошечное, огромное, хрупкое, прекрасное, отвратительное существо, которое являлось кошмарным сном во плоти. Оно напоминало по виду клеллов, которыми он закусывал на дне своего озерца, и многое другое, в том числе такого же, как и он сам, обычного цинруссианина-ГЛНО. Существо затрепетало, уловив исходящее от него эмоциональное излучение. Ну, разумеется, цинруссиане – эмпаты. Вынырнув на поверхность сознания из водоворота чужих мыслей, воспоминаний и впечатлений, Конвей сказал себе, что пора приниматься за дело. Первое испытание он решил провести на Приликле, благо тот был рядом, и начал рыться в памяти, отсеивая ненужные сведения и подбираясь шаг за шагом к обретенному столь необычным путем знанию цинруссианского языка. Нет, поправил он себя, не цинруссианского, а своего родного. Он должен мыслить и чувствовать, как истинный ГЛНО. Вот как будто что-то намечается. Ох, ну и мерзость...

Он был цинруссианином, хрупким насекомоподобным существом из расы эмпатов, обитающей на планете с низкой гравитацией. Теперь он сознавал красоту пятнистого экзоскелета Приликлы, замечал юношеский отлив его полуатрофированных крылышек и то, как шевелились жвала собрата от волнения за него – него, Конвея. Ведь Конвей принадлежал к расе эмпатов и, если верить воспоминаниям, вел счастливый и здоровый образ жизни типичного ГЛНО, однако его эмпатические способности куда-то исчезли. Он видел Приликлу, но не воспринимал его эмоций; свойство, которое как бы окрашивало в разговоре в различные тона каждое слово, жест и мимику, позволяя двум цинруссианам, находящимся в пределах видимости друг друга, получать неизъяснимое наслаждение, сейчас у Конвея начисто отсутствовало.

Он помнил, что всегда умел устанавливать эмпатический контакт, но в действительности будто превратился к глухонемого. Человеческий же разум не обладал способностью к эмпатии, а потому в настоящий момент не в силах был чем-либо помочь ущемленному сознанию ГЛНО.

Приликла издал ряд щелчков. Конвей, который никогда раньше не обращался с ГЛНО без транслятора, понял, что коллега говорит ему: «Мне очень жаль» – и выражает искреннее сочувствие. Он попытался произнести подлинное имя Приликлы, которое лишь весьма приблизительно передавалось звуками универсального языка. С пятой попытки у него вышло нечто довольно-таки похожее на то, к чему он стремился.

– Отлично, друг Конвей, – похвалил Приликла. – Я не надеялся, что ваш замысел окажется успешным. Вы понимаете меня?

Конвей подыскал в голове необходимые звукоформы и осторожно проговорил:

– Да, благодарю вас.

Затем они попробовали обменяться фразами посложнее, техническими терминами, медицинскими. Что-то у Конвея получалось, что-то – нет. Тем не менее, с грехом пополам он теперь мог объясняться на пиджин-цинруссианском. Внезапно из коммуникатора послышался человеческий голос:

– Говорит О'Мара. Вы уже проснулись, доктор, поэтому опишу вкратце наше положение. Атака продолжается, но враг слегка умерил свою прыть, вернее, ему помогли её умерить наши добровольцы-инопланетяне. Среди них мелфиане, тралтаны и отряд илленсанов. Так что вам понадобится ещё мнемограмма ПВСЖ. В самом госпитале... – Последовал подробный отчёт о количестве и состоянии раненых с упоминанием номеров и местонахождений палат, а также о наличии медицинского персонала, – Решайте, с чего начать, и чем скорее решите, тем лучше. На случай, если вы чего-то не уловили, я повторю...

– Не стоит, – сказал Конвей. – Я все запомнил.

– Прекрасно. Как вы себя чувствуете?

– Ужасно. Отвратительно. И – странно.

– То есть, – подытожил О'Мара, – стандартная реакция. До связи.

Конвей отстегнул ремни, удерживающие его тело на кушетке, и шевельнул ногами. Незамедлительно его обуял панический страх, поскольку многие из тех, кто помещался в его сознании, буквально не переваривали невесомости.

Кое-как совладав с испугом, он вновь чуть было не лишился присутствия духа, когда выяснил, что его ноги почему-то не прилипают к потолку, как у Приликлы. Конвей пересилил себя и ослабил хватку, и тут заметил, что цеплялся за край кушетки бледным, дряблым отростком, ничуть не похожим на изящное жвало, какое рассчитывал увидеть. Справившись с очередным потрясением, он пересек помещение, выбрался в коридор и продвинулся по нему на расстояние в пятьдесят ярдов прежде, чем его остановили.