Звездный хирург - Страница 19

– Я читал отчёты, – ответил Конвей сухо. – Но цифры одно, а действительность – совсем другое.

Они подошли к перекрестку. Конвей недоумевал, почему пешеходы и транспортные средства вдруг замерли. Оглядевшись по сторонам, он увидел, что по мостовой движется большой красный фургон, задрапированный красного же цвета тканью. Из его бортов, через правильные промежутки, торчали короткие ручки, и за каждую ручку держался этланин. Совместными усилиями они медленно катили фургон вперед. Стиллмен сорвал с головы берет, и Конвей последовал его примеру, сообразив, что перед ним – катафалк.

– Предлагаю посетить местную клинику, – сказал Стиллмен, когда катафалк проехал мимо. – Если нас окликнут, я заявлю, что мы ищем больного родича по имени Менномер, которого положили на лечение на прошлой неделе.

Быть Менномером на Этле все равно, что Смитом в Англии. Но вряд ли нас станут расспрашивать, потому что практически все этлане оказывают посильную помощь больницам и тамошний персонал привык к непрерывному потоку людей. А при встрече с врачом из Корпуса мы его просто не узнаем.

Что касается вашей повязки, – прибавил он, словно прочитав мысли Конвея, то у ваших этланских коллег хлопот полон рот и без того, чтобы отвлекаться на обработанные раны.

Они провели в больнице два часа, так и не поведав никому трогательной истории о хвором Менномере. Стиллмен свободно ориентировался в коридорах и палатах, должно быть, он какое-то время практиковал здесь, но из-за того, что их постоянно окружали этлане, Конвею так и не удалось выяснить истину.

Раз он заметил медика-монитора: тот наблюдал, как врач-этланин очищает плевральную плоскость от эмпиемы; по выражению его лица чувствовалось, что он с трудом воздерживается от того, чтобы не закатать рукава темно-зеленого халата и не взяться за дело самому.

Здешние хирурги носили вместо белых светло-желтые одежды, часть применявшихся ими при операциях процедур граничила с варварством, а мысли об отдельных палатах или об особом режиме ухода за пациентами их, по-видимому, даже не посещали – а если и посещали, подумал Конвей, стараясь быть объективным, то представлялись досужими домыслами из-за поистине фантастической переполненности больниц и клиник. Откровенно говоря, с учетом имевшегося в распоряжении врачей оборудования и сложности стоявших перед ними проблем, эту больницу смело можно было отнести к разряду очень хороших. Конвей восхищался самоотверженностью персонала.

– Отличные ребята, – сказал он. – Я не понимаю, как они могли подобным образом обойтись с Лонвеллином. Непохоже на них.

– Факт остается фактом, – мрачно отозвался Стиллмен. – Они ненавидят всех, у кого не два глаза, два уха, две руки и две ноги, а также тех, у кого эти органы и конечности в неположенных местах. Они усваивают ненависть заодно с алфавитом. Хотел бы я знать почему.

Конвей предпочел промолчать. Он думал о том, что его прислали сюда, чтобы организовать медицинскую помощь, и что расхаживание по городу в весьма странном наряде мало способствует выполнению поставленной перед ним задачи. Пора приступать к настоящей работе.

Как будто снова прочитав его мысли, Стиллмен сказал:

– Нам лучше вернуться. Где вам будет удобнее, док, на базе или на корабле?

«Из Стиллмена, – подумалось Конвею, – вышел бы отличный адъютант».

– Пожалуй, на базе, – ответил он. – На корабле слишком легко заблудиться.

Вот так Конвей получил в свое распоряжение маленький кабинет с большим столом, на котором имелась кнопка для вызова Стиллмена и прочая, менее значительная аппаратура связи. В этом кабинете он делил свои трапезы со Стиллменом и в нем же спал – когда представлялась такая возможность.

Дни текли сплошной чередой, глаза Конвея покраснели от напряжения и бессонницы, Стиллмен подбрасывал все новые отчёты, которые Конвей обсуждал вместе с врачами-мониторами, находившимися как в столице, так и в провинции – к последним приходилось летать.

Отчёты большей частью его не касались, ибо посвящены были в основном чисто социологическим проблемам. Он читал их походя, из-за того, что они могли-таки чем-то пригодиться; иногда так и случалось, но чаще они лишь добавляли Конвею растерянности.

Начали поступать результаты различных анализов. Их немедленно пересылали на курьерском боте – одном из трех – в госпиталь, диагносту отделения патологии. Тот сообщал свои выводы на «Веспасиан» по гиперсвязи, а через несколько дней на стол Конвея ложились отпечатанные документы.

Конвей использовал также главный компьютер крейсера, вернее, те его блоки, которые не обеспечивали поддержку множества трансляторов, и постепенно план действий стал приобретать зримые очертания. Правда, всё равно выходила какая-то бессмыслица. Даже к конце пятой недели своего пребывания на Этле Конвей не мог сообщить Лонвеллину ничего утешительного. Тот, впрочем, не подгонял, поскольку являлся, вероятно, самым терпеливым существом на свете. Время от времени Конвей задавался вопросом, можно ли причислить к таковым Мэрчисон.

10

Майор Стиллмен явился на вызов. Под глазами у него набрякли мешки, всегда аккуратная форма выглядела слегка помятой. Он уселся в кресло и зевнул. Конвей последовал его примеру, потом сказал:

– В ближайшие дни у меня будут сведения по системе распределения поставок. Все мало-мальски серьезные болезни сведены в таблицу, где указаны ещё возраст пациента, его пол, местонахождение и необходимые дозы лекарств. Но прежде чем давать добро на операцию, я хотел бы, в конце концов, выяснить, откуда тут что взялось. Откровенно говоря, мне не по себе. Я боюсь, что в итоге нас обвинят в том, что мы заменили разбитую посуду целой, не позаботившись вывести из лавки слона.